Fanny Ardant et Gérard Depardieu, sur un air d’opera

Fanny Ardant et Gérard Depardieu, sur un air d’opera

[Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть эту ссылку]


Cette semaine à Montpellier, ces géants du cinéma français sont les récitants de “La haine” d’Offenbach. Des retrouvailles exceptionnelles.

Un entretien avec Ghislain Loustalot - Paris Match

Changement de registre pour Jacques Offenbach, chantre de l’opérette légère et ironique, lorsque, le 3 décembre 1874, il crée “ La haine ” sur la scène du théâtre de la Gaîté. Ecrit par Victorien Sardou, le père de “ La Tosca ”, ce drame morbide, sombre et violent, est un échec total. Il quitte l’affiche après vingt-sept représentations seulement, et n’a jamais été joué depuis. Enterrée, oubliée, la partition d’Offenbach dormait dans les archives familiales où elle n’a été retrouvée qu’en 2006. Fanny Ardant et Gérard Depardieu sont, le 19 juillet, dans le cadre du Festival de Radio France à Montpellier, les récitants de cette résurrection tant attendue. Sous la direction d’Enrico Delamboye, ces deux immenses acteurs à la complicité évidente ont décidé de relever le défi : faire de cette œuvre splendide, aux accents wagnériens étonnants, un succès populaire. Et un événement.

Paris Match. Que représente la haine pour vous ?
Fanny Ardant. C’est un sentiment qui existe depuis la nuit des temps. Pour moi, elle stigmatise la violence entre des camps irréconciliables ou elle en résulte.
Gérard Depardieu. C’est ça, exactement ! Des camps ou des tribus. Les masses, les partis, les religions sont les vrais moteurs de la haine.

Quels sont les rapports entre vos deux personnages ?
Fanny. Nous vivons dans des camps opposés, à Sienne, au XIVe siècle. Je suis Cordélia, une gibeline, je cherche à tuer le chef des guerriers guelfes, Orso, qui m’avait violée au cours d’une nuit d’horreur.
Gérard. Ce qui, peut-être, se révèle être un acte d’amour...
Fanny. Oui, mais elle doit laver son honneur, se venger ; son clan l’exige. Elle le poignarde mais ne parvient pas à le tuer, alors elle va chercher à le sauver parce que d’un seul coup ce n’est plus un guelfe, ce n’est plus l’ennemi, c’est lui, Orso, un homme. Les individus sont moins dangereux que les groupes, ils sont souvent entraînés par des discours qui ne les concernent pas. On les manipule.
Gérard. La masse est manipulée, l’être humain peut raisonner, tenter
de s’opposer à la violence collective.
Fanny. Ici, la rédemption passe par l’amour. Ces deux êtres irréconciliables mourront réconciliés dans les bras l’un de l’autre.

Y a-t-il une scénographie particulière ? Etes-vous en costume par exemple ?
Fanny. C’est un concert, nous sommes derrière un pupitre, pas du tout en costume. Tous les autres rôles sont rassemblés et dits par une récitante qui est Farida Khelfa... Nous
tenons les deux rôles principaux.

Votre prestation relèvera-t-elle plutôt de la déclamation ou du jeu d’acteur ?
Gérard. Plutôt de la déclamation mais totalement exempte de cabotinage... En faire trop serait un véritable acte de malveillance pour l’œuvre. Comme le disait Louis Jouvet : “La diction entraîne le sentiment.” Il suffit d’articuler pour être compris, de regarder un lustre, de ne penser à rien et de vous laisser envahir par les sentiments. La musique entraîne votre pensée, c’est une expérience unique.
Fanny. J’ai l’impression d’utiliser la parole comme le violoniste joue de son violon. Mais il faut une bonne dose de modestie, car notre voix n’est qu’un instrument parmi les autres.
Gérard. C’est vrai, d’ailleurs je me suis retrouvé une fois à réciter saint
Augustin en Autriche devant des Autrichiens très bizarres, directement issus des grognards de Napoléon, si vous voyez ce que je veux dire, et un ambassadeur de France qui se la jouait “sous-préfet aux champs”. Et puis face à la qualité d’écoute de ce public, j’ai eu l’impression de parler autrichien, vraiment. Ce que j’aime dans l’acte c’est ça : être l’archétype. On n’est pas obligé d’être intelligent pour être interprète. Il faut simplement sentir.

Avez-vous eu besoin de faire des lectures pour préparer cet événement ?
Gérard. Les lectures entre acteurs m’ennuient considérablement. Avec Fanny, c’est comme si nous vivions ensemble depuis trente ans. Ce qu’elle respire, je le respire, je le connais exactement. Il y a des gens à qui je reproche de ne pas respirer à la même hauteur que moi, comme disait Montherlant. Fanny je la connais, par son rire, par son regard, depuis “Les chiens”. Avec le réalisateur Alain Jessua on ne savait pas quel œil regarder : seuls les poils de ses oreilles nous donnaient le signe d’une écoute. Nous sommes des aventuriers qui restons toujours dans la découverte.
Fanny. L’essentiel se passe sur scène dans l’alchimie de ceux qui écoutent et de ceux qui parlent. Tout ce qu’on n’avait pas prévu devient cadeau. Il faut s’adapter, improviser, vivre.

Vous avez beaucoup travaillé ensemble tous les deux, au cinéma, pour la télévision, au théâtre...
Gérard. Je pense qu’on n’a jamais travaillé ensemble, non, on a vécu des rôles ensemble. Le travail n’existe pas chez nous. Notre métier est une activité sensitive de tous les instants.
Fanny. Pour un rôle je me sers de tout, d’une phrase que m’aura dite un technicien sur une colombe voyageuse, d’un autre qui m’aura raconté comment on tue le cochon. Cela me nourrit plus que les indications du metteur en scène.

Alors, comment définiriez-vous votre complicité ?
Fanny. Sur le tournage des “Chiens” j’étais traitée comme une pestiférée. Le seul être humain qui m’ait parlé est Gérard. J’ai découvert un homme qui riait, qui était insolent, vrai. Et puis la première scène que j’ai dû tourner ensuite avec lui dans “La femme d’à côté” a été déterminante. On devait se serrer la main. Tout ce qui a été dit dans cette poignée de main et dans ce regard échangé perdure depuis trente ans.
Gérard. Cela dit, avec François [Truffaut] il y avait quand même une sacrée magie. J’ai d’ailleurs beaucoup cherché à l’imiter. Quand je voyais, sur le tournage de “La femme d’à côté”, la passion vécue par Fanny et François, je n’avais pas besoin d’indications pour jouer la passion entre nos deux personnages. C’était un cinéma de fête et d’amour, pas de travail.

Duras, quand elle tournait, avait besoin du même morceau de musique qui passait en boucle. Est-ce votre cas dans certaines circonstances ?
Gérard. Toi tu écoutes beaucoup d’opéra dans ta loge. Marguerite était bloquée sur Bob Dylan. Peter Weir [“Green Card”] nous passait Enya toute la journée sur un petit poste.
Fanny. La musique porte, nous porte. On m’a dit que Sergio Leone faisait cela également, qu’il mettait de la musique sur le plateau quand il tournait des scène sans dialogues.
Gérard. Cela m’est arrivé aussi sur “Trop belle pour toi” de Bertrand Blier. On faisait toutes les répétitions en écoutant du Schubert. Au moment de jouer j’avais encore la musique en tête. Elle me portait, tu as raison.

Et dans la vie, vous écoutez toujours aussi peu de musique ?
Gérard. Oui, c’est trop d’émotions, ça me prend le cœur, ça me fatigue. Chez moi je ne mets jamais de musique, je reste dans le silence. En rentrant d’un tournage, il y a peu de temps, Roxane écoutait Barbara. J’ai été bouleversé, épuisé, c’est tellement puissant. Cela dit, parfois, quand je ne vais pas bien, je mets un morceau de Dutilleux que j’ai découvert avec “Sous le soleil de Satan” et ça me remet d’aplomb.
Fanny. Moi quand je vais mal, qu’un voile noir me recouvre la tête, j’écoute une musique qui me détruit le cœur, et là je peux au moins formuler mon chagrin, entrer dans quelque chose qui me dépasse.

Julie a mis en scène Offenbach, en avez-vous discuté avec elle ?
Gérard. Elle adore Offenbach mais pas seulement.
Fanny. Elle connaît très bien la musique.
Gérard. Oui, elle connaît les musiciens, les instruments, les tempos, c’est incroyable, presque trop parce qu’elle en devient une technicienne terrible.

Vous avez tous deux déjà vécu cette expérience de récitants. Que ressent-on quand on est sur scène aumilieu de l’orchestre et des chœurs ?
Gérard. De l’émotion pure. Vous êtes touché. Moi je ne connais pas la musique, je ne suis pas comme Julie, mais quand c’est beau je le sais, je ressens cette humanité, cette ouverture. Je suis saisi par la grâce.
Fanny. C’est difficilement explicable. On se sent bien, on ne commande plus, on est dedans. C’est comme une drogue qui frappe au niveau du plexus et procure une sensation charnelle.

Vous allez participer à la recréation d’une œuvre que personne de vivant n’a jamais entendue.
Fanny. C’est ça qui est bien. On ne plaque rien dessus, tout se joue sur la scène.
Gérard. Peter Handke disait une chose très juste qui résume notre conception du métier : “Je ne sais rien de moi à l’avance, mes aventures m’arrivent quand je les raconte.”
Fanny. J’adore...


[Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть эту ссылку]

ПЕРЕВОД ОТ Yvan

На этой неделе в Монпелье эти гиганты французского кино читали "ненависть" Offenbach.

Беседа с Ghislain Loustalot - Paris Match

Изменение регистра для Жака Оффанбаха, певца легкой и ироничной оперетты, когда 3 декабря 1874 он представляет "Ненависть" на сцене театра Gaîté. Написанная Victorien Sardou, отцом "La Tosca", эта болезненная, темная и жестокая драма провалилась. Её убрали с афиши после 27 представлений и более никогда не возобновляли. Похороненная, забытая партитура Offenbach спала в семейных архивах, где была обнаружена только в 2006. Фанн Ардан и Жерар Депардье 19 июля в рамках Фестиваля Радио Франции в Монпелье, воскресили это произведение. Под управлением Энрико Деламбой, два великих актера приняли вызов: сделать успешным это блестящее произведение с вагнеровским звучанием. И это удалось.

как вы сами представляете ненависть?
Фанни. Это чувство существует с незапамятных времен. Для меня, она клеймит насилие между непримиримыми лагерями или она из этого следует.
Жерар. Вот именно, точно! Лагеря или племена. Массы, партии, религии - вот настоящие двигатели ненависти.

Каковы отношения между вашими персонажами?
Фанни. Мы живем в разных лагерях в сиенне 14 века. Я - Корделия, гиббелин, пытаюсь убить предводителя воинственных гвельфов, Орсо, который изнасиловал меня
Жерар. Что, возможно, было актом любви...
Фанни. Да, но она должна восстановить свою честь, отомстить; клан этого требует. Она наносит ему удар, но не может убить. Тогда она спасает его, потому что больше это не гвельф, не враг, это просто Орсо, просто человек. Индивиды менее опасны, чем группы, они часто увлечены речами, которые их не касаются. Ими манипулируют.
Жерар. Массой манипулируют, человек может рассудить, попытаться противиться коллективному насилию.
Фанни. Здесь искупление проходит через любовь. Эти непримиримые существа умрут примиренными на руках друг друга.

Есть ли особенности в сценографии? Например, есть ли у вас костюмы?
Фанни. Это концерт, мы за пультом, никаких костюмов. Все другие роли объединены и читаются Farida Khelfa... Мы играем главные роли.

Ваше предоставление - это скорее дикламация или актерская игра?
Жерар. Скорее декламация. но абсолютно свободная от кривляния... Иначе это навредило бы произведению. Как как это говорил Луи Жуве: “ Дикция вовлекает чувство. ” Достаточно артикуляции, чтобы быть понятым, смотреть на люстру, не думать ни о чем и позволять захватить себя чувствам. Музыка вовлекает вашу мысль, это уникальный опыт.
Фанни. Для меня речь - как скрипач играет на своей скрипке. Но нужна хорошая доза скромности, так как наш голос является только инструментом среди других.
Жерар. Это правда, впрочем я как то в Австрии читал Святого Огюстена на французском перед этими странными австрийцами. Глядя на публику, у меня было впечатления, что я говорю по австрийски. Вот что мне и нравится - быть прототипом. Не обязательно понимать. Нужно просто чувствовать.

Нужны ли были вам репетиции, чтобы подготовить спектакль?
Жерар. Чтения между актерами мне неприятны. С Фанни все было иначе, как будто мы знакомы 30 лет. Мы дышим одним и тем же. Со времени Les Chens я знаю её, её улыбку, её взгляд.
Фанни. Существенная часть происходит на сцене в алхимии тех, кто слушают и тех, кто говорят. Все то, чего не предусмотрели, оказывается подарком. Приходится приспособиться, проживать все на сцене.

Вы много работали вместе в кино, для телевидения, в театре...
Жерар. Я думаю, что мы никогда не работали вместе, нет, мы вместе проживали роли. Работы не существует для нас. Наша профессия - чувствительная деятельность каждую секунду.
Фанни. Для роли я пользуюсь всем, фразой, которую мне подскажет техник по поводу голубя-путешественника, кого то другого, кто мне расскажет, как убивают свинью. Это меня кормит больше, чем указания режиссера.

Тогда, как вы определили бы ваше сотрудничество?
Фанни. На съемке "Собак" я была загримирована как больная чумой. Единственный человек, который со мной говорил, был Жерар. Я обнаружила человека, который смеялся, был наглым, настоящим. И затем первая сцена, в которой я снималась с ним в "La femme d’à côté ” была решающей. Должны были сжать друг другу руки. Все, что было сказано в этом рукопожатии и в этом обмене взглядами, длится уже тридцать лет.
Жерар. как говорится, у Франсуа Трюффо есть священная магия. Я пытался его повторить. Когда я видел на съемке “La femme d’à côté” страсть, прожитую Фаннай и Франсуа, я не нуждался в указаниях чтобы играть страсть между нашими двумя персонажами. Это было кино праздника и любви, никакой работы.

Слушали ли вы музыку при подготовке спектакля?
Жерар. Ты слушаешь много оперы в своей ложе. Маргарита была помешана на Бобе Дилане. Петер Вейр постоянно включал нам нам Enya.
Фанни. Музыка уносит, уносит нас. Мне сказали, что Sergio Leone делал также, что он включал музыку, когда снимал сцены без диалогов.
Жерар. У меня так же было на съемках "Trop belle pour toi” Бертрана Блье. Все время слушали Schubert. Во время игры я думал еще и о музыке. Она меня уносила, ты права.

И в жизни, вы слушаете такой же небольшой набор музыки?
Жерар. Да, от неё много волнений, она захватывает мое сердце, это меня утомляет. У себя я никогда не слушаю музыку, я остаюсь в тишине. Возвращаясь со съемок, недавно, Роксана слушала Барбару. Я был потрясен, исчерпан, это настолько мощно. Иногда, когда я не в порядке, я слушаю Dutilleux, которую я обнаружил с “Sous le soleil de Satan” и это восстанавливает равновесие.
Фанни. Когда мне плохо, когда черная пелена накрывает голову, я слушаю музыку, которая разрушает мое сердце, и тогда по крайней мере, я могу сформулировать мою печаль, войти во что-то, что меня превосходит.

Жюли поставила Offenbach, вы обсуждали с ней это?
Жерар. Она обожает Offenbach, но не только.
Фанни. Она очень хорошо знает музыку.
Жерар. Да, она знает музыкантов, инструменты, темпы, это невероятно, почти чересчур, потому что она оказывается ужасной специалисткой.

Вы оба уже прожили этот опыт декламации. Что вы испытывали, когда стояли на сцене среди оркестра и хора?
Жерар. Чистые эмоции. Это трогательно. Я не знаю музыки, я не как Жюли, но когда это красиво, я это понимаю, я чувствую человечность, открытие. Я охвачен грацией.
Фанни. Это трудно объяснить. Чувствую себя хорошо, но больше внутри внутри. Как наркотик ударяет на уровне сплетений и доставляет плотское наслаждение.

Вы собираетесь принять участие в воссоздании произведения, которого никто не понял.
Фанни. Вот именно, действительно. Ничего не привносим сверху, все играет сцена.
Жерар. Peter Handke говорил очень справедливую вещь, которая подводит итог концепции нашей профессии: “ Я не знаю ничего заранее, мои приключения случаются со мной, когда я о них рассказываю. ”
Фанни. Мне нравится...

дополнение к переводу от Yvan
гвельфы и гиббелины - партии в италии. одни были за папу, другие - республиканцами. из-за них, например, пострада и Данте Алигьери.